Надежда Тальконы [СИ] - Евгения Витальевна Корешкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Может быть, вызвать врача? — сразу же забеспокоился Аллант.
— Еще чего не хватало! — возмутилась Надежда.
— Люфтер для Рэллы Тальконы! — тут же распорядился Аллант.
— Даже так официально?
— Конечно же! — и улыбнулся ласково и ободряюще.
* * *
Снежные вершины скал пиками вздымались над Стекольным. Люфтер посадили далеко за пределами поселка. Бернет выгнал из грузового отсека открытую машину и распахнул дверцу.
Надежда, предусмотрительно одевшая свою неизменную форму Патрульного, вполне могла бы перемахнуть через бортик. Но она поймала себя на мысли, что сегодня ей вовсе не хочется лихачить, и, благодарно кивнув, степенно заняла переднее сиденье. Кадав сел на место водителя, Альгида с Бернетом устроились сзади.
Горная дорога, извилистая и узкая, карабкалась вверх довольно круто, но мощный мотор вполне справлялся с задачей. Кадав не торопился, давая возможность пассажирам любоваться горными красотами.
Непосредственно к водопаду пришлось добираться пешком по узкой тропинке между многочисленных валунов.
Мощный трехкаскадный поток водопада низвергался с ледника в чистейшее горное озеро, из которого в долину срывался бурный речной поток. Над водопадом дрожала, переливаясь, двойная радуга.
Надежда стояла на самом краю, придерживаясь левой рукой за поросший пестрым лишайником скальный обломок. Здесь было чудесно. Только, почему-то, кружилась голова.
— Вот что значит долго никуда не вылезать и пренебрегать постоянными тренировками! Завтра же начну все по полной программе! — думала она, глядя на водопад. — Хорошо хоть форму надела, не нужно стискивать коленями развевающийся подол юбки, как это делала Альгида, стоящая позади всех. Уж ее никакими силами нельзя подтащить поближе к обрыву.
Отсюда, с узкого козырька над пропастью, было видно почти все ущелье, труднодоступные заснеженные вершины и где-то невероятно далеко, внизу, в сизой дымке вечного смога — поселок Стекольный. И еще дальше город с таким же названием.
Они пробыли у водопада довольно долго, прежде чем Кадав обратил внимание всех на облака.
— Надо бы уходить, Рэлла Надежда. Похоже, гроза надвигается. А горные грозы непредсказуемы.
С ним пришлось согласиться. Они успели сесть в машину и даже проехать почти две трети дороги вниз, когда резко потемневшее небо с оглушающим треском раскололось над головами. Хлынул такой ливень, что в двух шагах ничего не стало видно за плотной стеной дождя. Комфортней всего чувствовала себя Надежда. Форма не промокала. Но ливневые струи, стекая по неприкрытой голове, заливались за воротник. И Надежда, наклоняясь вперед, прижимала подбородок к груди. Альгиде пришлось хуже всего. Ее одежда от дождя не защищала. Кадав молился про себя, призывая Защитницу, чтоб машина не соскользнула с узкой, сплошь покрытой мутными водяными потоками, дороги. И еще неизвестно, от чего именно он был мокрее, от дождя или от пота.
— Ну, что, Кадав, — окликнула его Надежда, когда машина благополучно выбралась на ровную трассу, ведущую к Стекольному. — Поехали к тебе в гости.
Кадав от неожиданности даже остановил машину.
— Но, Рэлла Надежда, у нас ведь рабочий квартал. Вы хоть представляете, что это такое?
— Пока еще не совсем, но вот приедем, буду знать точнее. Там хоть, по крайней мере, сверху лить не будет. Все равно нашего пилота не уговоришь поднять люфтер, пока грозовой фронт не пройдет, А это, я думаю, будет не так уж и скоро.
Кадав подогнал машину почти вплотную к многоэтажному дому. Открыл дверцу и, смущаясь, проговорил:
— Ну, я Вас предупреждал… — и толкнул дверь в темноту подъезда. С улицы духота и вонь канализации показались ему особенно резкими. И не только ему. Надежда с ужасом ощутила, как от первого же вдоха к горлу подступила еле сдерживаемая тошнота. Она зажмурилась, пересиливая позыв, и потрясла головой.
— Рэлла Надежда, если можно, дайте руку, здесь темно и ступеньки вниз, всего восемь, — умоляя, обратился к ней Кадав.
И, осторожно, постоянно предупреждая, наощупь, довел до своей двери. Сзади, ругаясь себе под нос, Бернет вел промокшую до нитки Альгиду.
Дверь открыли почти сразу. Кадав провел всю компанию в сразу ставшую чрезвычайно тесной прихожую. И четко, отчетливо, скорее, для матери, чем для своей Праки, представил:
— Рэлла Надежда, это моя мама.
Невысокая, полноватая женщина на несколько секунд остолбенела, с трудом осознавая происходящее. И когда до нее, наконец, дошло, рухнула Надежде в ноги. Та невольно попятилась, почувствовав, что прижимает Бернета к двери.
— Мама! — Кадав поднял женщину и потащил под руку из прихожей. Одновременно оглядываясь, пригласил гостей: проходите, пожалуйста, не стойте там.
И уже матери, почти на ухо:
— Мама, ради всего святого, успокойся! Нам нужны полотенца, желательно новые, если есть. И что-нибудь из твоей одежды — Альгиду переодеть.
Он осторожно подтолкнул мать к шкафу и, стремительно повернувшись, за руку выдернул из продавленного кресла закаменевшую от испуга и неожиданности сестренку. Кадав наклонился к ее уху и торопливо шепнул:
— Марш в спальню, и не высовывайся ради всего святого, будто тебя совсем нет. — Он суетливо поправил накидку на кресле: Рэлла Надежда, садитесь!
Выхватил из рук подоспевшей матери полотенце:
— Вот. Вам нужно волосы вытереть… — голос телохранителя требовательно взвился: Альгида!
— Ничего, я сама. — Остановила его Надежда.
Белое полотенце, вероятно, бережно хранимое в глубине шкафа, слежалось на сгибах до желтых полос. Неистребимый резкий запах плесени бросился в нос, едва она поднесла полотенце к лицу. Но это было, скорее всего, лучшее в доме полотенце, и Надежда, не подавая виду, ожесточенно терла меж ладонями волосы, пытаясь хоть немного высушить их, и одновременно оглядывала комнату. На некоторое время она осталась одна: Альгида с матерью Кадава удалились в соседнюю комнату переодеваться, телохранители зачем-то остались в прихожей.
Мрачноватое полуподвальное помещение освещалось двумя горизонтально расположенными узкими окнами почти под самым, довольно высоким потолком, покрытым пестрыми разводами вечной сырости. По углам эти разводы, сливаясь, превращались в сплошную, ничем не истребимую черноту. Слева от входа комнату перегораживала темно-серая плотная, до самого потолка занавесь, сшитая из многочисленных узких полос, образуя нечто вроде кухни.
По занавеси, скрашивая ее изначальную убогость, вразброс были пришпилены крупные пестрые цветы, сшитые из лоскутков. Из мебели в комнате были высокий глухой шкаф с кирпичами вместо ножек, два покрытых лоскутными покрывалами больших дощатых ящика вдоль стен, два же разнотипных продавленных кресла, широкий, выскобленный до желтизны обеденный стол и две скамейки около него.
Да еще, явно отбирая у хозяев часть света, у самого окна висел на проволоке в старой проржавевшей кастрюльке тщедушный цветок с узкими бледно-зелеными листьями. На полу пластиковое покрытие когда-то видимо коричневое, а теперь вытертое, почти
